ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС и «МОРМОНЫ»
Незадолго до отплытия 4 июня 1863 г. пакетбота «Амазонка» из Лондона в Америку на его борт поднялся особый визитер, выдающийся романист викторианской эпохи Чарльз Диккенс.
Свои впечатления Диккенс изложил в серии очерков, опубликованных в период с 1860 по 1869 гг. в своем еженедельнике «Круглый год». Позднее они были изданы отдельной главой под названием «К Великому Соленому Озеру» в «Вольном Путешественнике».
К ВЕЛИКОМУ СОЛЕНОМУ ОЗЕРУ
Приглашаю составить мне компанию - смотрите - жарким утром в первых числах июня я направляюсь на «эмигрантское судно». Мой путь пролегает через ту часть Лондона, которая известна посвященным как район «У доков».
«У доков» - дом для многих, для слишком многих людей, судя по обилию народа на местных улицах - но доносящиеся до моего носа запахи подсказывают, что легко можно пересчитать по пальцам тех, кто может сказать про это место «дом, милый дом». «У доков» - как раз то место, которое я и сам бы выбрал, если бы был эмигрантом, для отплытия на корабле. Здесь я бы укрепился в своем намерении эмигрировать; я бы увидел здесь слишком много такого, от чего хочется убежать.
«У доков» - здесь едят самых крупных устриц и все вокруг усеяно самыми острыми устричными створками, известными потомкам Св.Георгия и Дракона. «У доков» - здесь поедают самых отвратительных моллюсков, ко-торых будто соскребли с днищ кораблей. «У доков» - овощи здесь у дверей овощных лавок приобретают какой-то замученный вид, будто бы они лежали среди рыбы и водорослей. «У доков» - здесь «принимают моряков на борт» столовки, бордели, лавки дешевого готового платья, кофейни, магазины, где товары продаются в рассрочку, все мыслимые и немыслимые магазины «принимают» их в широком смысле, беспощадно выкачивая из них деньги.
«У доков» - там слоняются посреди улицы средь бела дня матросы с карманами, вывернутыми наизнанку и с такими же мозгами. «У доков» - там разгуливают разряженные в шелка и кринолины дочери владычицы морей Британии, и ветер треплет их непокрытые головы и яркие косынки на плечах. «У доков» - там ежедневно можно послушать несравненного Джо Джексона, как он воспевает британский стяг, и за пенни посмотреть безо всякой очереди, как он убивает полицейского в Эктоне и как его за это казнят. «У доков» - там можно купить любые колбасы и сосиски - вареные, копченые, приготовленные всеми мыслимыми способами; если только вас не очень заботит, из чего, кроме специй, они сделаны. «У доков» - там сыны Израилевы, забившись в любую каморку, которую им удалось снять, развешивают свой товар: мельхиоровые часы, широкополые клеенчатые шляпы, непромокаемые комбинезоны: «Первоклассная вещь, Джек!» «У доков» - там эти торговцы демонстрируют полный комплект одежды моряка, не обращая внимание на отсутствие таких вещей, как восковая голова. Они вешают его просто на каркас, представляя его владельца повешенным на нок-рее, когда все выпевшие на его долю испытания на море и на суше уже позади.
«У доков» - там вывески на магазинчиках без затей обращаются к покупателю как к старому приятелю: «Постой-ка, Джек!», «Вот прямо на тебя, приятель!», «Попробуй нашу морскую смесь за два шиллинга 9 пенсов!», «Всё для британского моряка!», «На корабле!», «Эй, ребята, не горюй, заходи, тоску залей! А наше пиво - вот увидишь!» «У доков» - там ссужают деньги под расписанные под британский флаг платки, под часы с качающимися на циферблате с носа на корму корабликами, под телескопы, под навигационные приборы в футлярах и все такое. «У доков» - там аптекари начинают с копеечной торговли, главным образом, с продажи корпии и пластырей - никаких тебе ярких пузырьков, маленьких ящичков. «У доков» гробовщик похоронит вас почти задаром после того, как какой-нибудь малаец или китаец вообще задаром всадит вам нож в спину; так что на более дешевый финал трудно и рассчитывать. «У доков» кто угодно, подвыпив, может ввязаться в драку с кем угодно - пьяным или трезвым, и все вокруг примут в ней участие, так что вас моментально вовлечет в водоворот из красных рубах, всклокоченных бород, нечесаных голов, голых рук в татуировках, дщерей Британии, злобы, грязи, бессвязной ругани и безумия.
Там, «У доков», в трактирах целыми днями пиликают скрипки, но этот противный звук, как и все остальные звуки, заглушает верещание бесчисленных попугаев, привезенных сюда из заморских краев, которые, видимо, не могут придти в себя от изумления от всего увиденного на нашей родине. По-пугаи могут знать, а могут и не знать, что отсюда, из Доков, начинается путь к Тихому океану - там прекрасные острова, где девушки-туземки плетут цветочные гирлянды, а юноши-туземцы украшают резьбой скорлупу кокосовых орехов, где суровые незрячие идолы размышляют в тенистых рощах о тех же самых проблемах, что и наши пасторы и вожди. И, может, попугаям ведомо, а может, и нет, что благородный туземец - тот же нудный самозванец, где бы он ни жил, пусть даже у него под рукой пятьсот тысяч томов безликих сочинений, где не найти ответов на вечные вопросы.
Церковь Шэдвелла! Ее шпили овевают с ласковым шорохом игривые ветерки, освежая воздух Доков речной свежестью. Сразу за церковью в бухте кажущийся огромным виден наш «Корабль Эмигрантов», он называется «Амазонка». Фигура, украшающая нос корабля, не изуродована, как, согласно мифам, должна была быть, чтобы мудрым амазонкам было удобнее целиться из лука; но мне близок замысел резчика:
«Резчик должен бы льстить,
Приближать к идеалу,
Если много - убавить,
Прибавлять, если мало!»
Наш корабль переселенцев расположился бортом к пристани. Громад-ные сходни из досок и перекладин соединяют его с причалом; и по этим сходням бесконечной вереницей, как муравьи, взад-вперед, вверх-вниз сну-ют переселенцы, готовясь отплыть на нашем «Корабле Эмигрантов».
Одни захватили с собой кочаны капусты, другие - караваи хлеба, третьи - сыр с маслом, кто-то несет молоко и пиво, кто-то тащит коробки, лежанки, узлы, некоторые несут младенцев почти все едут с детьми, практи-чески у каждого новенькие бидоны из жести для запасов воды на день, пусть и с неприятным металлическим привкусом. Туда-сюда, вверх-вниз, на берег и обратно, они копошатся повсюду наши переселенцы. И каждый раз, как только раздвигаются ворота гавани, появляются все новые фаэтоны, кэбы, тележки, повозки, подвозящие все новых переселенцев все с теми же припасами: капустой, хлебом, сыром и маслом, молоком и пивом; коробок, лежанок, узелков, бидонов все прибавляется…
Я поднимаюсь на борт нашего «Корабля Эмигрантов». Вначале заглядываю в каюткомпанию и вижу, что обстановка здесь соответствует обстоятельствам. Она заполнена взмокшими людьми с кипами бумаг, с перьями и чернильницами. Складывается впечатление, что после похорон мистера Амазонки все только что вернулись с кладбища, и поверенные безутешной миссис Амазонки обнаружили, что дела в полном запустении, и спешно стали разыскивать завещание покойного.
Я выхожу на ют, чтобы вдохнуть свежего воздуха и, рассматривая переселенцев на нижней палубе (а они повсюду вокруг меня, и сверху тоже), вижу, что и тут кипит бумажная канитель и ведутся сложные денежные расчеты с пассажирами за бидоны и Бог весть за что еще. Но при всем при том не чувствуется никакого раздражения, нет нетрезвых людей, не слышно грубостей, не видно мрачных и подавленных лиц, никто не заливается слезами, и по всей палубе, в каждом закутке, где едва помещается человек, где можно притулиться, встать на колени, присесть на корточки, прилечь - люди в самых немыслимых позах - пишут письма.
Надо сказать, что мне и до этого июньского дня доводилось видеть корабли с переселенцами. Однако эти люди настолько разительно отличались от тех, кого я ранее наблюдал в подобных же обстоятельствах, что я не смог удержаться от восклицания: «За кого же принял бы этих людей непосвященный?!»
И услышал за спиной голос человека с умным, обветренным, загорелым лицом и внимательным взглядом капитана «Амазонки»: «В самом де-ле, за кого же? Большинство из них прибыли на борт вчера вечером. Они собрались небольшими группами из разных концов Англии и никогда до этого не встречались. И при этом не прошло и пары часов, как они организовали свою полицию, установили свои правила и дежурство возле каждого люка. К девяти часам на судне был такой железный порядок и тишина, как на каком-то линкоре».
Я вновь огляделся и поразился, как можно писать письма в столь невероятной обстановке. Как можно полностью абстрагироваться от нее, находясь в гуще толпы; в то время, как над головой, опускаясь в трюм, громыхали огромные бочки; вверх и вниз шныряли взмыленные агенты, приводя в порядок запутанные счета; когда сотни две незнакомых людей вели поиски такого же количества незнакомцев и расспрашивали еще пару сотен людей; в это же время вверх-вниз по трапам носились дети, путаясь под ногами и, к ужасу взрослых, едва успевавших их подхватить, совали нос в самые опасные места; в это самое время люди ухитрялись сосредоточенно писать свои письма. Пристроившись у правого борта судна, седовласый человек диктовал длинное письмо другому седовласому в огромной меховой шапке: причем, послание это было настолько значимым по содержанию, что переписчику приходилось периодически обеими руками снимать свой головной убор, дабы проветрить мозги, и пожирать глазами того, кто ему диктовал, этого необыкновенного человека, окутанного тайнами.
У левого борта, застелив кнехт белой материей и превратив его в аккуратный письменный стол, на какой-то маленькой коробке сидела женщина и писала со скрупулезностью бухгалтера. У ног ее, растянувшись прямо на палубе и просунув голову под перекладину фальшборта и спрятав таким образом свой листок от посторонних глаз, хорошенькая изящная девушка уже добрый час строчила послание, выныривая наружу только для того, чтобы обмакнуть перо (дело кончилось обмороком). Прислонившись к спасательной шлюпке, рядом со мной на юте еще одна девушка, свежая, пышная селянка, тоже писала письмо прямо на палубе.
Позднее, когда в этой шлюпке пристроился целый хор и довольно долго распевал песни и куплеты, одна из хористок участвовала в пении и одновременно писала письмо на дне шлюпки.
- «Непосвященный не угадал бы, как называются эти люди, мистер Вольный путешественник», - сказал капитан.
- «Конечно, нет».
- «Вот если бы Вы не знали, разве Вы бы могли предположить…?»
- «Да откуда! Я бы сказал, что этот цвет английской нации».
- «Я бы Вас поддержал», - сказал капитан.
- «А сколько их здесь?»
- «Если округлить, то восемьсот».
Я прошелся между палубами, где в темноте ютились семьи с детьми, где последние прибывающие вносили неизбежные в таких случаях неудобства, которые усугублялись пусть небольшими, но хлопотами по приготовлению ужина, которые велись каждой группой. То тут, то там находились женщины, которые забыли, где остались свои, и со смехом расспрашивали дорогу. Несколько бедных детишек расплакались; но если не считать этих эпизодов, общая обстановка бодрости просто поразила меня. «До завтра утрясемся!», «Через день-другой все наладится!», «Выйдем в открытое море, посветлеет».
Такие реплики слышались повсюду, где я пробирался среди сундуков, бочек, грузов, снастей и переселенцев на нижнюю палубу, а затем снова на свет Божий, на свое прежнее место.
Поистине, способность сосредоточиться в любой обстановке была у этих людей необыкновенная! Те, кто давно занялся письмами, спокойно продолжали писать, но за время моего отсутствия их ряды значительно по-полнились. Снизу появился мальчик со школьным ранцем в одной руке и с грифельной доской под мышкой другой руки, с прилежным видом уселся неподалеку (приглядев себе хорошо освещенный уголок) и принялся решать задачки, совершенно отключившись от внешнего мира. На главной палубе подо мной отец, мать, несколько ребятишек уселись тесным семейным кружком рядом с трапом, который не пустовал ни минуты. Дети устроились, как в гнездышке, в бухте корабельного каната, малыш сосал материнскую грудь, а родители мирно обсуждали семейные дела, как будто вокруг не было никого. Мне кажется, что ведущей особенностью этой массы людей, числом в восемь сотен, было отсутствие суетности.
Восемь сотен чего? «Гусей, что ли?» ВОСЕМЬ СОТЕН МОРМОНОВ. Я, Вольный Путешественник, представляющий фирму «Братство Человеческих интересов», прибыл на борт «Корабля Эмигрантов», чтобы узнать, что из себя представляют восемьсот «Святых Последнего дня», и увидел (вопреки всем своим ожиданиям), что они таковы, какими я их здесь со всей скрупулезностью и описываю.
Мне показали агента мормонов, положившего немало трудов, чтобы собрать их всех и договориться с владельцами судна - моими друзьями, - которое доставит их в Нью-Йорк на их пути к Большому Соленому Озеру. Это был красивый коренастый, одетый во все черное человек, с густой каштановой шевелюрой, с бородкой и ясными блестящими глазами. Судя по выговору, он представлялся мне американцем. Скорее всего, немало поскитавшийся по свету. В обращении прост и свободен, взгляд открытый и прямой, явно решителен. Думаю, что он абсолютно не догадывался о том, что я - лицо не торговое и, стало быть, о моей полной торговой бесполезности.
Лицо не торговое: Вы собрали здесь вместе прекрасных людей.
Агент: Да, сэр, это действительно превосходные люди.
Лицо не торговое (оглядываясь по сторонам): Думаю, что вряд ли удалось бы еще где-нибудь собрать восемьсот человек столь красивых, сильных, трудолюбивых.
Агент (он не смотрит по сторонам, а смотрит прямо в глаза лицу не-торговому): Полагаю, что да. Мы отправили вчера из Ливерпуля еще тысячу.
Лицо не торговое: А вы не едете вместе с этими переселенцами?
Агент: Нет, сэр, я остаюсь здесь.
Лицо не торговое: Но вы бывали на землях мормонов?
Агент: Да, я уехал из Юты три года тому назад.
Лицо не торговое: Удивительно, как жизнерадостны эти люди, как спокойно они относятся к предстоящему им громадному пути.
Агент: Понимаете, у многих из них есть в Юте друзья, а многие рассчитывают обзавестись друзьями еще в пути.
Лицо не торговое: В пути?
Агент: Вот как это бывает: они сходят с корабля в Нью-Йорке, затем сразу же на поезде едут до одного места за Сент-Луисом, там где к Миссури вплотную подступает прерия. Оттуда в фургонах из их сеттльмента они про-едут 1200 миль по прерии. Поселенцы ведь довольно быстро обзаводятся собственными фургонами, и друзья некоторых из этих людей выедут встре-чать их. Они на это очень рассчитывают.
Лицо не торговое: Снабжаете ли вы их оружием для столь дальнего перехода через пустыню?
Агент: Чаще всего у них самих оказывается какое-то оружие. Тех лю-дей, у которых оружия нет, мы на время переезда в целях их безопасности в пути вооружим.
Лицо не торговое: Вы что-нибудь везете из товаров в этих фургонах?
Агент: видите ли, с началом войны мы стали выращивать хлопок и, возможно, в фургонах будет хлопок, который потом обменяют на машины. Нам нужны машины. Мы стали к тому же выращивать еще и индиго. Это очень выгодный продукт. Обнаружилось, что климат к западу от Большого Соленого Озера весьма благоприятен для выращивания индиго.
Лицо не торговое: Мне говорили, что на корабле в основном уроженцы юга Англии?
Агент: Да, и Уэльса.
Лицо не торговое: А шотландцев много?
Агент: Нет, немного.
Лицо не торговое: Ну, а, например, горцев?
Агент: Только не горцев. Всеобщее братство, мир, добрая воля их ма-ло интересуют.
Лицо не торговое: В них все еще силен воинственный дух?
Агент: Пожалуй, так. Кроме того, им недостает веры.
Лицо не торговое (ему уже давно не терпится перейти к личности пророка Джона Смита, и ему кажется, что настал удобный момент): Веры в…?
Агент (достаточно для лица не торгового): Да во что бы то ни было.
Подобным же образом лицо не торговое постигла неудача в беседе на эту же тему с румяным простодушным трудягой из Уилтшира, лет тридцати, который какое-то время стоял с ним рядом, наблюдая за вновь прибывающими. С ним лицо не торговое имело такую беседу:
Лицо не торговое: Не возражаете, если я поинтересуюсь, из какой час-ти страны вы родом?
Уилтширец: Нисколько! (Восторженно.) Я всю жизнь проработал на равнинах Солсбери, совсем рядом со Стоунхенджем. Не поверите, но так и есть.
Лицо не торговое: Хорошая местность?
Уилтширец: Да, хороша!
Лицо не торговое: Вы с семьей едете?
Уилтширец: Да, с сыном и дочкой. Я-то вдовец. Вот моя девочка. Ей шестнадцать лет. Она молодец! (Указывает на девушку, которая что-то пи-шет у корабля.) Сейчас схожу и приведу сынишку. (Здесь уилтширец уходит и вскоре возвращается с рослым застенчивым мальчиком лет двенадцати в слишком больших сапогах, который, по всему, не очень-то рад предстоящему знакомству.) Тоже молодец и до работы охоч. (Отпускает явно недовольного сына.)
Лицо не торговое: Должно быть, вам дорого обошлось такое длинное путешествие, да еще втроем?
Уилтширец: Кучу денег! По восемь шиллингов в неделю, каждую не-делю по восемь из получки, даже и не представить сколько времени!
Лицо не торговое: Как это вы сумели столько накопить?
Уилтширец (признав родственную душу): А я что говорю! И сам не пойму. Но то один кое-что дал, то другой помог, вот все и сложилось в конце концов. Хоть я и сам не знаю, как. Знаете, еще нам не повезло: мы здорово задержались в Бристоле - почти на две недели - брат Холлидей допустил ошибку. Столько денег зря ушло, а ведь мы могли бы сразу отправиться.
Лицо не торговое (осторожно подбираясь к теме о Джоне Смите): Вы, конечно, мормонской веры?
Уилтширец (уверенно): Да, я мормон. (Потом задумчиво): Я - мормон. (Затем, поглядев по сторонам и будто бы заметив на пустом месте какого-то своего друга, навеки исчезает из поля зрения не торгового лица.)
После получасового обеденного перерыва (почти все переселенцы спустились на нижние палубы и «Амазонка» казалась покинутой) всех вызвали на общий сбор. Предстояла церемония проверки эмигрантов правительственными инспектором и доктором. Два этих полномочных представителя власти расположились в центре судна, и я, зная, что все восемьсот переселенцев должны будут предстать перед ними, устроился позади этой пары. Кто я такой, они, полагаю, не знали, что придаст дополнительный вес моему свидетельству - о том, с какой простотой, обходительностью и доброжелательством они выполняли свои обязанности. Волокитой тут даже и не пахло. Вот все переселенцы на верхней палубе. Пчелиным роем столпились они на юте и пакуются. Несколько агентов-мормонов тут же присматривали за тем, чтобы они по очереди подходили к инспектору и после проверки шли дальше. Я не берусь сказать, как этим людям удалось внушить необходимость соблюдения порядка, но знаю, что не было никакой сумятицы, спешки, каких-либо затруднений.
И вот все готово: подходит первая группа. Старшего от группы заранее предупредили, что выданный ему на всю группу билет, должен быть наготове, и этот документ всегда оказывался наготове.
Инспектор: (читая билет): Джесси Джобсон, Софрения Джобсон, еще одна Джесси Джобсон, Матильда Джобсон, Уильям Джобсон, Джейн Джобсон, еще Матильда Джобсон, Бригам Джобсон, Леонардо Джобсон и Орсон Джобсон. Все здесь? (Глядя на всю группу поверх очков.)
Джесси Джобсон Номер Два: Все здесь, сэр!
Эта группа состоит из стареньких деда и бабки, их сына с женой и их детей. Орсон Джобсон - это малыш, который спит на руках у матери. Док-тор, произнеся что-то ласковое, приподнимает уголок материнской шали, вглядывается в лицо ребенка, трогает стиснутую в кулачок ручку. Всем бы нам такое здоровье, как у Орсона Джобсона - медицина стала бы тогда невыгодной профессией.
Инспектор: Хорошо, Джесси Джобсон. Возьмите свой билет и проходите.
И они проходят. Агент-мормон уверенно и спокойно проводит их дальше. Второй агент-мормон уверенно и спокойно подводит следующую группу.
Инспектор (снова читая билет): Сюзанна Клеверли и Уильям Клевер-ли. Брат и сестра, а?
Сестра (молодая, деловитого вида женщина оттирает медлительного брата): Да, сэр.
Инспектор: Прекрасно, Сюзанна Клеверли. Возьмите свой билет, Сюзанна, берегите его.
С этим они уходят.
Инспектор (снова беря билет): Сэмпсон Юибл и Дороти Дибл (с неко-торым удивлением рассматривает поверх очков очень и очень пожилую супружескую пару.) Ваш муж совершенно слеп, миссис Дибл?
Миссис Дибл: Абсолютно слепой, сэр.
Мистер Дибл (обращаясь к мачте): Да, сэр, я абсолютно слепой.
Инспектор: Да, плохо дело. Возьмите свой билет, миссис Дибл и не теряйте его. Можете проходить.
Доктор легонько постукивает мистера Дибла по надбровью, и они уходят.
Инспектор (снова беря билет): Анастасия Уидл.
Анастасия (хорошенькая девушка в гарибальдийской блузе, еще утром единодушно избранная первой красавицей корабля): Это я, сэр.
Инспектор: Вы едете одна, Анастасия?
Анастасия (встряхивая локонами): Я с миссис Джобсон, я просто сей-час от них отстала.
Инспектор: Ага! Говорите с Джобсонами? Верно. Все в порядке, мисс Уидл. Не потеряйте свой билет.
И она идет догонять ожидающих ее Джобсонов, наклоняется поцеловать Бригама Джобсона. Несколько наблюдающих за этой сценкой молодых - лет двадцати - мормонов считают, очевидно, что она могла бы выбрать для этого кого-нибудь постарше. Не успевают еще ее пышные юбки удалиться от места проверки, как ее сменяет почтенная вдова с четырьмя детьми. Процедура идет дальше.
Валлийцы, среди которых было немало стариков, выделялись явно глуповатыми лицами. Некоторые из этих людей безнадежно запутались бы в том, что им делать, если бы не всегда готовая помочь им направляющая ру-ка. Интеллектом они, конечно, отнюдь не блистали, да и их внешность оставляла желать лучшего. Но в целом наблюдалось как раз обратное. Привычная нищета и тяжелый труд наложили свою печать на изможденные лица людей этого класса, но в них просматривалась и непреклонная решимость добиться своей цели и спокойное достоинство. Ехали несколько одиноких молодых людей. Ехали девушки группками по два-три человека. Мне очень трудно предположить, где они раньше жили и чем занимались. Больше всего они походили на провинциальных не в меру разодетых белошвеек или учительниц начальных классов. Среди разной бижутерии на них я заметил много брошек с изображением принцессы Уэльской и покойного супруга королевы. Некоторые незамужние женщины в возрасте от тридцати до сорока лет, по виду вышивальщицы или шляпницы, отправлялись в путь явно в поисках мужей, подобно тому, как женщины классом повыше едут с этой целью в Индию.
Не думаю, чтобы они разбирались в том, что такое многоженство или многомужество. Допустить, чтобы семейные группы - а именно они состав-ляли большинство переселенцев - практиковали многоженство, означало бы допустить нелепость, совершенно очевидную для любого, кто видел этих отцов и матерей.
Полагаю (хоть и не могу проверить это), что здесь были представители всех основных ремесел. Было много (но не больше всего) батраков, пастухов, других сельхозрабочих. Любопытно было наблюдать, как даже в таком простом деле, как перекличка или проверка, обязательно проявлялся лидер в семье. Иногда это был отец или мать, иногда смышленая девушка или девочка, причем не самая старшая дочь в семье. Было такое впечатление, что некоторые тугодумы-отцы только сейчас замечали, какие у них огромные семьи. Во время переклички они так вращали глазами, оглядывая своих домочадцев, будто подозревали, что среди них затесалась еще какая-нибудь семья. Дети были красивы и здоровы - я заметил только двоих с отметинами на шее - след от золотухи, наверное. Только одну старуху доктор временно задержал, заподозрив, что у нее высокая температура, но и ей потом выдали справку, что она здорова.
Когда все «прошли», и день стал клониться к вечеру, на палубе появился какой-то черный ящик в сопровождении неких личностей, тоже в черном, из которых только один был похож на проповедника. В ящике находились аккуратно отпечатанные сборники гимнов, изданные в Ливерпуле, а также в Лондоне на Книжном складе Святых Последних Дней на Флорингстрит, 30. Часть их была в красивых переплетах, но те, что были изданы попроще, раскупались лучше. На титульном листе было написано: «Священные гимны и духовные песнопения для богослужений в Церквях Святых Последних Дней». В предисловии, написанном в Манчестере в 1840 г., говорилось: «Сокровенным желанием мормонов нашей страны было иметь Сборник Гимнов, соответствующих нашим верованиям и богослужениям, чтобы иметь возможность восславить истину с душой, исполненной понимания и благодарности Господу, в гимнах, применительных к Новому Вечному Учению. В соответствии с этим желанием мы составили этот сборник гимнов, который, как мы уповаем, будет приемлемым, пока не будет сделан более разнообразный подбор. С чувством глубокого уважения и совершенного почтения, ваши братья по Новому Вечнчому Завету Бригам Янг, Парли П.Пратт, Джон Тейлор». Был пропет гимн из этого сборника; я никак не преисполнился пониманием того, что такое Новый Вечный Завет, но хор на корабле пел хорошо, хоть исполнителей было не слишком много. Должен был быть еще и оркестр, но корнетист поздно пришел на корабль. Днем на корабль пришла с берега ка-кая-то женщина в поисках своей дочери, «Убежавшей к мормонам», Инспектор всячески старался ей помочь, но дочерина корабле так и не нашли. Мне показалось, что мормоны не слишком-то и старались ее отыскать.
Часам к пяти камбуз заполнился чайниками и по всему кораблю распространился приятный аромат чая. Никто не толкал друг друга, не старался первым набрать горячей воды, никто ни на кого не сердился, никто не ссорился. «Амазонка» должна была отчалить с полным приливом, а так как он наступит не ранее двух часов ночи, я сошел на берег в разгар чаепития, а простаивавший пока рядом без дела буксир передал свои полномочия по части пускания дыма и пара кипящим чайникам.
Позже я узнал, что перед выходом в открытое море капитан послал на берег депешу, в которой всячески хвалил поведение переселенцев, образцовый порядок, их предупредительное отношение друг к другу. Я не берусь предсказать судьбу этих людей на берегах Большого Соленого Озера, сбудутся ли их надежды, ждут ли их впереди горькие разочарования. Ведь я пришел на этот корабль, чтобы свидетельствовать, если они того заслуживают, против них (я был уверен, что они заслуживают осуждения). К моему крайнему изумлению, это оказалось не так, и я - как честный свидетель - не могу руководствоваться своими предубеждениями. Я ушел с «Амазонки» в полном убеждении, что неким удивительным силам удалось достичь удивительных результатов, чего не удавалось добиться ранее существовавшим силам.